Россия летит в Ригу на Барышникова и из Москвы, и из Лондона, и из Майами, и из Тель-Авива. Целое столетие русские живут в рассеянии, последние годы этот порочный круг снова замкнулся. Из страны опять уезжают, а те, кто остается, по традиции погружаются в эмиграцию, внутреннюю. Не удивительно, что объединить эту распавшуюся Россию стало под силу одному из самых знаменитых эмигрантов прошлого — Михаилу Барышникову. Он играет в Риге спектакль на стихи другого великого изгнанника — Иосифа Бродского. Барышников не приедет в Россию ни со спектаклем, ни без. Михаил Николаевич просто говорит «нет», не утруждая себя объяснениями. как-то заметила по поводу Набокова и Бродского: один не собирался в Россию, так как считал, что там все изменилось, другой же был уверен, что там не изменилось ничего. Так и живем, так, к сожалению, и будем жить.
Странно, но и я в заграничной Риге чувствовал себя больше в России, чем в нынешнем нашем отечестве, совершенно непохожем на Россию, как была непохожа на Россию дурная советская диктатура. Отечество наше снова стало виртуальным — оно в стихах, книгах, образах, музыке, людях. Справедливости ради надо отметить, что латыши бережно законсервировали свою страну, а оттого в ней парадоксальным образом живет дух исторической России с ее бело-желтым классицизмом и буржуазным модерном, достоинством и достатком больше, чем где бы то ни было в самой России, извращенной и развращенной. Вкрапления советского в Риге изящно задрапированы, русская речь органична и приветствуется решительно везде. Говорят, что русский язык учат теперь даже те, кто родился после краха Советского Союза. Логика единого культурно-исторического пространства сильнее политики, сильнее предрассудков.
Барышников то стоит на сцене, то сидит, то раздевается, то начинает танцевать. Он читает стихи своего друга Бродского, а получается, будто он продолжает диалог, начатый с ним в 1974 году и почти не прерывавшийся до самой смерти поэта в 1996-м. «Сделай милость, Мышь, будь хорошим. Мяу» — последние слова, сказанные Бродским Барышникову в день, когда Бродского не стало. Бродский был «котом Джозефом», миниатюрный Миша — «Мышей». Так распределил роли поэт (цитируется по Rigas Laiks, осень 2015).
Бродский не любил театр, но в спектакле Алвиса Херманиса ему-таки пришлось сыграть заглавную роль. Из ниоткуда звучал его монотонный, ни на кого не похожий голос.
Мой голос, торопливый и неясный,
тебя встревожит горечью напрасной,
и над моей ухмылкою усталой
ты склонишься с печалью запоздалой,
и, может быть, забыв про все на свете,
в иной стране — прости! — в ином столетьи
ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,
и я в могиле торопливо вздрогну.
Во тьме и тишине 67-летний Барышников и Бродский, возраст которого уже не имеет значения, полтора часа беседовали о старости, страхе смерти, об увядающем теле, о прощании. Было грустно и душно. В интервью, которое Барышников дал накануне премьеры рижскому журналу Rigas Laiks, Михаил Николаевич вспоминает: «Он (Бродский. — Ред.) говорит, что поэзия — это количество слов, только в самом лучшем их сочетании. Что-то такое, я перефразирую его. И конечно, “движения в лучших их проявлениях” могут к этому приблизиться».
Дружба Бродского и Барышникова едва ли отталкивалась только от этого метафизического сходства поэта и танцора. В том же интервью танцор замечает, что Бродский «как-то поставил меня на ноги…» — отчаянное, надо сказать, признание. «С ним появилась какая-то уверенность. Я себя еще не очень хорошо там чувствовал, и вот я знал, что всегда могу к нему прийти, мы куда-то пойдем гулять… по набережной и что-то он мне будет говорить, виски будем пить, болтать о девушках или о чем угодно». Позднее Бродский, поздравляя Барышникова с днем рождения, так подписал свою книгу о Венеции The Watermark: «Портрет Венеции зимой, где мерзнут птички в нише, в день января 27-й дарю любезной Мыши. Прости за инглиш, но рука, как и нога для танца, дается, чтоб издалека канать за иностранца». В конце концов вырвавшись на свободу из чужой и враждебной страны, русские так и обретают свою родину в общении, в дружбе, в чтении или в театре. Другого выбора судьба им не оставила. И, кажется, не оставляет.
Барышников завершил этот спектакль-диалог стихотворением, написанным Бродским в семнадцатилетнем возрасте:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Россия летит в Ригу на Барышникова и из Москвы, и из Лондона, и из Майами, и из Тель-Авива. Целое столетие русские живут в рассеянии, последние годы этот порочный круг снова замкнулся. Из страны опять уезжают, а те, кто остается, по традиции погружаются в эмиграцию, внутреннюю. Не удивительно, что объединить эту распавшуюся Россию стало под силу одному из самых знаменитых эмигрантов прошлого — Михаилу Барышникову. Он играет в Риге спектакль на стихи другого великого изгнанника — Иосифа Бродского. Барышников не приедет в Россию ни со спектаклем, ни без. Михаил Николаевич просто говорит «нет», не утруждая себя объяснениями. Эллендея Проффер как-то заметила по поводу Набокова и Бродского: один не собирался в Россию, так как считал, что там все изменилось, другой же был уверен, что там не изменилось ничего. Так и живем, так, к сожалению, и будем жить.
Странно, но и я в заграничной Риге чувствовал себя больше в России, чем в нынешнем нашем отечестве, совершенно непохожем на Россию, как была непохожа на Россию дурная советская диктатура. Отечество наше снова стало виртуальным — оно в стихах, книгах, образах, музыке, людях. Справедливости ради надо отметить, что латыши бережно законсервировали свою страну, а оттого в ней парадоксальным образом живет дух исторической России с ее бело-желтым классицизмом и буржуазным модерном, достоинством и достатком больше, чем где бы то ни было в самой России, извращенной и развращенной. Вкрапления советского в Риге изящно задрапированы, русская речь органична и приветствуется решительно везде. Говорят, что русский язык учат теперь даже те, кто родился после краха Советского Союза. Логика единого культурно-исторического пространства сильнее политики, сильнее предрассудков.
Барышников то стоит на сцене, то сидит, то раздевается, то начинает танцевать. Он читает стихи своего друга Бродского, а получается, будто он продолжает диалог, начатый с ним в 1974 году и почти не прерывавшийся до самой смерти поэта в 1996-м. «Сделай милость, Мышь, будь хорошим. Мяу» — последние слова, сказанные Бродским Барышникову в день, когда Бродского не стало. Бродский был «котом Джозефом», миниатюрный Миша — «Мышей». Так распределил роли поэт (цитируется по Rigas Laiks, осень 2015).
Бродский не любил театр, но в спектакле Алвиса Херманиса ему-таки пришлось сыграть заглавную роль. Из ниоткуда звучал его монотонный, ни на кого не похожий голос.
Мой голос, торопливый и неясный,
тебя встревожит горечью напрасной,
и над моей ухмылкою усталой
ты склонишься с печалью запоздалой,
и, может быть, забыв про все на свете,
в иной стране — прости! — в ином столетьи
ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,
и я в могиле торопливо вздрогну.
Во тьме и тишине 67-летний Барышников и Бродский, возраст которого уже не имеет значения, полтора часа беседовали о старости, страхе смерти, об увядающем теле, о прощании. Было грустно и душно. В интервью, которое Барышников дал накануне премьеры рижскому журналу Rigas Laiks, Михаил Николаевич вспоминает: «Он (Бродский. — Ред.) говорит, что поэзия — это количество слов, только в самом лучшем их сочетании. Что-то такое, я перефразирую его. И конечно, “движения в лучших их проявлениях” могут к этому приблизиться».
Дружба Бродского и Барышникова едва ли отталкивалась только от этого метафизического сходства поэта и танцора. В том же интервью танцор замечает, что Бродский «как-то поставил меня на ноги…» — отчаянное, надо сказать, признание. «С ним появилась какая-то уверенность. Я себя еще не очень хорошо там чувствовал, и вот я знал, что всегда могу к нему прийти, мы куда-то пойдем гулять… по набережной и что-то он мне будет говорить, виски будем пить, болтать о девушках или о чем угодно». Позднее Бродский, поздравляя Барышникова с днем рождения, так подписал свою книгу о Венеции The Watermark: «Портрет Венеции зимой, где мерзнут птички в нише, в день января 27-й дарю любезной Мыши. Прости за инглиш, но рука, как и нога для танца, дается, чтоб издалека канать за иностранца». В конце концов вырвавшись на свободу из чужой и враждебной страны, русские так и обретают свою родину в общении, в дружбе, в чтении или в театре. Другого выбора судьба им не оставила. И, кажется, не оставляет.
Барышников завершил этот спектакль-диалог стихотворением, написанным Бродским в семнадцатилетнем возрасте:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
„ПРОЩАЙ, ПОЗАБУДЬ...”
Иосиф Александрович Бродский (1940-1996 г.)
Перевод с русского языка на болгарский язык: Красимир Георгиев
ПРОСТИ МИ И СБОГОМ
Прости ми
и сбогом,
аз търся покой.
Писма изгори
като мост.
Да бъде мъжествен
пътят твой,
да бъде той прям и прост.
И нека в мъглата
за теб да блести
сърмата на звездни игри,
с надежди сред дланите
нека си ти,
огънят ти да гори.
Да има виелици,
бури и лед,
и рев на пожар разярен,
да имаш неспирно късмет занапред,
повече вяра от мен.
Да бъде могъщ
и победен денят,
гърмящ в твойта силна гръд.
Щастлив съм за тези,
които вървят,
може би,
в твоя път.
Ударения
ПРОСТИ МИ И СБОГОМ
Прости́ ми и сбо́гом, аз тъ́рся поко́й.
Писма́ изгори́ като мо́ст.
Да бъ́де мъже́ствен пъ́тят тво́й,
да бъ́де той пря́м и про́ст.
И не́ка в мъгла́та за те́б да блести́
сърма́та на зве́здни игри́,
с наде́жди сред дла́ните не́ка си ти́,
о́гънят ти да гори́.
Да и́ма вие́лици, бу́ри и ле́д,
и ре́в на пожа́р разяре́н,
да и́маш неспи́рно късме́т занапре́д,
по́вече вя́ра от ме́н.
Да бъ́де могъ́шт и побе́ден деня́т,
гърмя́шт в тво́йта си́лна гръ́д.
Штастли́в съм за те́зи, кои́то вървя́т,
мо́же би, в тво́я пъ́т.
Превод от руски език на български език: Красимир Георгиев
Иосиф Бродский
ПРОЩАЙ, ПОЗАБУДЬ...
Прощай,
Позабудь
И не обессудь.
А письма сожги,
Как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
---------------
Руският поет, есеист, драматург и преводач Йосиф Бродски (Иосиф Александрович Бродский) е роден на 24 май 1940 г. в Ленинград. Първите му стихотворения са от 1956 г., първата му публична изява като поет е през 1960 г., когато чете свои стихове в Двореца на културата в Ленинград; първото му публикувано стихотворение е в сп. „Костёр” (1962 г.). През 1964 г. е арестуван и осъден на 5 години принудителен труд по странното обвинение „за тунеядство”. Присъдата му предизвиква широк отзвук сред световната общественост. През 1965 г. е назначен за преводач към ленинградското отделение на Съюза на писателите в СССР, с което присъдата му е „замразена”, но ръкописите му не се издават в Русия, въпреки че в чужбина името му вече е известно. През 1971 г. е избран за член на Баварската академия на изящните изсуства. През 1972 г. е лишен от съветско гражданство и заминава на Запад – първо в Австрия, след това в Англия и в САЩ. Продължава живота си като университетски преподавател по история на руската литература, руска и световна поезия, теория на стиха и др. в 6 американски и британски университета. Автор е на стихосбирките „Стихотворения и поэмы” (1965 г.), „Остановка в пустыне” (1970 г.), „Selected poems” (1973 г.), „Конец прекрасной эпохи: Стихотворения 1964-1971” (1977 г.), „Часть речи: Стихотворения 1972-1976” (1977 г.), „A Part of Speech” (1980 г.), „Римские элегии” (1982 г.), „Новые стансы к Августе” (1983 г.), „Мрамор” (1984 г.), „Less Than One: Selected Essays” (1986 г.), „Урания” (1987 г.), „To Urania” (1988 г.), „Marbles” (1989 г.), „Примечания папоротника” (1990 г.), „Осенний крик ястреба: стихотворения 1962-1989 годов” (1990 г.), „Watermark” (1992 г.), „Стихотворения” (1991 г.), „Каппадокия” (1993 г.), „В окрестностях Атлантиды” (1995 г.), „So Forth: Poems” (1996 г.), „Пейзаж с наводнением” (1996 г.) и др., на книги с драматургия, есеистика, публицистика, проза и преводи. Лауреат е на Нобелова награда за литература (1987 г.). Гражданин е на СССР и на САЩ. Умира на 28 януари 1996 г. в Ню Йорк.
Рецензии
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Прощай, позабудь и не обессудь.
А письма сожги, как мост.
Да будет мужественным твой путь,
да будет он прям и прост.
Да будет во мгле для тебя гореть
Звездная мишура,
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра.
Да будут метели, снега, дожди
И бешеный рев огня,
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен бой,
Гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой,
Может быть, по пути.
Иосиф Бродский
Вчера у меня спросили, считаю ли я это стихотворение искренним и что вообще конкретно я о нем думаю. Наверно, если бы я столкнулась с ним в сборнике, то мое ощущение было бы иным… Но, у меня на книжной полке его не нашлось, так что пришлось залезать в инет, дабы точнее охарактеризовать свое ощущение (мне было прислано только 2 строки). Поиск выдал мне 1448 страниц, на которых можно было встретить словосочетание “Прощай, позабудь и не обессудь”. Я открыла только 3 из них, но они четко создали ощущение – стихотворение из разряда ранней авторской песни. То есть, человек 10 не бритых мужчин вокруг костра, одна гитара на всех (максимум – 2). Подумала я об этом вот почему – на эти стихи написали музыку Александр Дулов и Леонид Маргулис. Ни одну из песен я не слышала. Может быть это к лучшему – песенное исполнение не портит стихи, но дает определенный отпечаток, например, невозможно потом читать эти стихотворение с другой интонацией, да и просто по-другому – невозможно. Всегда, в первую очередь это будет попытка мысленно переложить стихи на музыку.
В данном случае мне не повезло – эти два имени в поисковике моментально дали шаблон, и, почему-то, я сразу представила себе Высоцкого, поющего это произведение. Медленный вальсок, хриплый, низкий голос. Шаблон, одним словом. Песня, про настоящую мужскую любовь.
Само по себе стихотворение очень простое – и по рифме, и по содержанию. Наверное даже слишком простое для Бродского, но это не мешает ему быть очень глубоким. И, знаете, если перечитать его 7-10 раз подряд, начинаешь его любить, как и все другие произведение Поэта. Просто, как и всю Поэзию, это стихотворение необходимо перечитать, перечитать, перечитать до того состояния, когда каждая стока будет знакомой и родной. И каждая строчка будет задевать сердце. В чем-то это задача поэзии. Но ее необходимо УМЕТЬ читать. Бродского нельзя читать в метро, за едой, впопыхах. Можно: за сигаретой, медитируя, зная, что никто не отвлечет. И не больше одного стихотворения в день. Иначе это будет галочка – “Я почитала Бродского перед сном. Какой прекрасный поэт!” А что ты запомнили из этого “почитала”?! Читают, извиняюсь, Донцову, а Бродского надо почитывать, а после – по второму кругу – вчитываться.
А это стихотворение мне понравилось. Я вообще и Бродского люблю, и авторскую песню. А еще – очень-очень, когда кто-то талантливый находит в себе силы и наглость это объединить.
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Стихотворение «Прощай» — это самое первое произведение Иосифа Александровича Бродского, которое было опубликовано. Создано оно было в далёком 1957 году, когда поэту было всего лишь 17 лет. Оно довольно-таки простое, как по рифме, так и по своему содержанию. Стих можно расценить простым, как для стиля Бродского, но это никак не влияет на глубину и характер в каждой строке, тем более автор тогда был юным и только начинал искать свой почерк.
Когда впервые читаешь данное стихотворение, то может сложиться такое мнение, что на Бродского очень сильно повлияло творчество Владимира Владимировича Маяковского. Если посмотреть на то, как написано «Прощай», то можно заметить некую цепочку из коротких строчек, а длинные фразы практически не встречаются. В этом есть схожесть с легендарной «лесенкой», которую Маяковский ввёл в мир поэзии. У Бродского, как и у «железного поэта» каждое слово наполнено энергией и призывом, а побудительная частица «Да» лишь усиливает это, например:
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Восклицание в стихотворении поддерживают жизнерадостный дух. Буквально каждая фраза являет собой побудительное предложение, только восклицательного знака не хватает на конце:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Задор в стих вносят и эпитеты. Часто можно встретить в тексте весьма эффектные выражения, как «бой, гремящий в твоей груди», «бешеный рёв огня», «звёздная мишура», «а письма сожги, как мост». Получается так, что структура произведения схожа с торжественными речёвками и лозунгами, которые призывали к бурному развитию. В советскую эпоху такие возвышенные возгласы имели популярность. Но зная о том, что Иосиф Бродский был пессимистично настроен касательно действующего коммунистического режима, как-то трудно представить, что он мог бы создавать речи с пропагандистским уклоном.
Хоть стихотворение и бойкое по своей манере, а также похоже местами на политические агитации, но оно весьма печальное. Оно открывает перед читателем историю о потере и расставании. Возможно, автор, обращался к старому другу, пути с которым давно разошлись.
Может это прощание с любимой девушкой, у которой погасло пламя любви, что дало свой отпечаток. Также заметно, что поэт дорожит человеком, с которым ему судилось расстаться, но не смотря ни на что, всё-таки, решает отпустить его и всем сердцем надеется, что этот человек встретит хороших людей на своём жизненном пути.
